Человек — существо смертное; каждый имеет право на жизнь. Эти парадоксальные закономерности, а может быть, просто закономерности, казалось бы, известны давно; по крайней мере с появления юснатуралистичных лозунгов о праве.
Рассказано об этих закономерностях немало — с университетских кафедр, на первых непростых семейных разговорах с маленьким человеком, когда он узнает не только о том, почему небо синее, но и что человеческий век конечен, и, безусловно, — с законодательных страниц (именно право на жизнь открывает, как правило, билли о правах большинства конституций мира).
Новые грани проблема «остаться в живых» приобретает в эру четвертой промышленной революции, эпоху постмодерна, когда человек «не довольствуется парадигмами детерминированности бытия, а начинает активно творить самого себя»[1], когда он хочет узнать о себе и природе вокруг себя как можно больше, и в этом его стремлении к знанию — его безусловная сила, отчасти — гордыня и… слабость.
Эта слабость как нельзя более остро проявляет себя в вопросах знания не об абстрактном человеке вообще, а о человеке, который будет тебе близок, который будет смотреть на тебя, возможно, твоими же глазами, о твоем будущем ребенке. Казалось бы, институт перинатального скрининга призван упростить жизнь будущим родителям. Но не все так просто в прикладной медицине и ее практической презентации, как видится порой в разделах соответствующих учебников по медицине.
Горе одной французской семьи, семьи Перюш, чей сын Николя родился с серьезными медицинскими патологиями, хотя их потенциальную возможность медики не обнаружили, не только стало основой для сочувствия окружающих, но и привело к появлению весьма спорного юридического института préjudice d’être né — в дословном переводе «вред от рождения» (в англофонной практике по сходным вопросам правовой оценки применяется термин Wrongful life; одним из первых подобный институт был апробирован в практике судов отдельных штатов США).
Фабула дела такова: в 1983 г. Николя Перющ (Nicolas Perruche) вследствие медицинской ошибки родился наполовину слепым и с психическими нарушениями, поскольку врачи не смогли определить, что его мать во время беременности заразилась краснухой. В своих требованиях заявитель (от лица которого выступали его родители) утверждал, что жизнь принесла ему одни только страдания и он нуждается в материальной компенсации по причине préjudiced’êtrené. Правовая оценка этого дела стала предметом жарких судебных дискуссий.
До финального решения в Кассационном суде Франции (высший судебный орган Франции в системе судов общей юрисдикции), которое стало возможным в том числе по причине обращения генерального адвоката Франции к американской правоприменительнойпрактике по вопросам медицинских ошибок, Nicolas Perruche и его семья прошли несколько судебных инстанций. Кассационный суд Франции в решении от 17 ноября 2000 г. постановил: «Ввиду того, что ошибка, допущенная врачом и медицинской лабораторией при выполнении договоров, оформленных с беременной женщиной, помешала последней сделать выбор в пользу искусственного прерывания беременности с целью избежать рождения ребенка-инвалида, этот последний может требовать возмещения ущерба, вытекающего из его инвалидности в результате допущенной ошибки».
Однако с вынесением данного решения дискуссия по столь сложному этико-правовому вопросу не прекратилась. Как отмечает Jean-Franс́ois Mattei, французское общество разделилось на «парюшистов» и «антипарюшистов»[2]. С вполне ожидаемых позиций выступила Римско-католическая церковь, публично заявив, что «каким бы ни родился ребенок, он обладает правом на существование; решение французского суда опасно, так как основано на принципе дискриминации, согласно которому инвалид не имеет права на жизнь».
Кроме появления нового юридического института, данное дело дало пищу для размышления и для правовой доктрины. Как полагают французские ученые Жюли Аллар и Антуан Гарапон, трансплантация института американского права во французскую судебную юрисдикцию в представленном деле — это часть масштабного явления под названием «юридическое эсперанто»[3], или мировой интернациональный горизонтальный форум судей разных стран мира по наиболее сложным юридическим вопросам.
Рецептировать или не рецептировать не только сами иностранные судебные решения по таким хрупким биоэтическим вопросам, как представленный нами выше, но и аргументационные базы к ним — дело национальных судебных юрисдикций. Но в любом случае в обществе третьей волны Э. Тоффлера, в котором мы все сейчас живем, не знать о подобных кейсах невозможно.
Комментарий подготовила:
Мария Захарова,
доктор публичного права,
член-корр. Международной академии сравнительного права,
директор Центра права и биоэтики в области геномных исследований и применения генетических технологий
Университета имени О.Е. Кутафина (МГЮА)
[1] Мещерякова Т. В. Причины появления биоэтики // Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология. 2010. № 4 (12). С. 97.
[2] Mattei J.-F. La loi de bioéthique : ses sources, ses évolutions, son avenir // Laennec. No°1/2019.
[3] Allard J., Garapon А. Les juges — dans la mondialisation; La nouvelle revolution du droit. Paris, 2005.